«Говорили, что мы сумасшедшие». Как семья из России ведет бизнес в Сербии

Пять лет назад Вера Тарасова вместе с мужем Михаилом Голубцовым купили дом в Сербии — в небольшой деревне в 120 км от Белграда, засадили сад сидровыми яблонями и виноградниками, а затем решили построить рядом отель. Четыре года они жили между Россией и Сербией. В Екатеринбурге Вера Тарасова была руководителем журнала «Бизнес и жизнь» и покинула свой пост в январе 2018 г. После сосредоточилась на работе с екатеринбургскими проектами «Умная среда» и «Бойцовский клуб» (клуб управленческих поединков). Михаил Голубцов возглавлял компанию «Термо-С», которая была генподрядчиком строительства терминала «Чкаловский», после был директором комплекса, возглавлял российско-китайский бизнес-парк, созданный на территории терминала.

В 2019 г. семья переехала в Сербию и занялась развитием собственного отеля с бассейном и профессиональным залом для игры в сквош. В России Вера Тарасова продолжает заниматься проектом «Умная среда», который с момента пандемии проходил в дистанционном формате, а у Михаила Голубцова остался арендный бизнес.

DK.RU застал Веру Тарасову в Екатеринбурге и расспросил, как прошел первый год с момента запуска отеля, что все еще удивляет ее в Сербии, как сербы воспринимают Россию и в чем проявляется ее эмигрантское настроение.

Вера Тарасова, хозяйка семейного отеля Cider& Squash, — в рубрике «Наши за границей»:

— Временный вид на жительство в Сербии получить довольно просто. Нужно быть владельцем любой недвижимости или открыть ИП. В марте 2015 г., когда мы приехали в Сербию, у нас было пять дней, чтобы купить недвижимость. Миша все делает очень быстро. Он открыл счет, встретился с риелтором, сам нашел объекты. Они нам в итоге не подошли, и риелтор предложил посмотреть дом его друга, который уезжал работать в Германию. Мы хорошо сторговались и даже не разглядели тот pogled (вид), который сейчас является главной фишкой нашего отеля и так нравится всем гостям. Изначально мы планировали переехать в 2020 г., когда дочка окончит школу. Она хотела поступать в университет в Берлине и решила до этого поучиться в немецкой школе. Сейчас бы вся наша затея накрылась медным тазом — мы бы не смогли пересечь границы. Это была бы катастрофа.

В сербском языке есть слово zanimanje — профессиональное занятие. Мой муж очень хорошо знает сербский, но это слово он использует, вкладывая в него русскую семантику — «чтобы заниматься чем-то». Миша — серьезный менеджер, в России у него были крупные объекты. Но сейчас для него процесс важнее результата: это значит, что нужно заниматься тем, от чего ты счастлив.

После покупки нашего первого участка с домом, мы еще дважды докупали землю вокруг. И сейчас у нас суммарно 1,5 га земли, большая часть была заросшей колючим бурьяном, соток 25 — это старый сад с плодовыми деревьями, виноградником, елками, березами и кипарисами – все это мы сохранили. Муж придумал на большей части территории сделать плантацию сидровых яблонь. Мы специально поехали за саженцами в Нормандию и в 2015 г. посадили 140 яблонь. В Сербии сидра практически нет — сербы пьют ракию, вино, пиво. Пока мы жили в Екатеринбурге, Миша делал сидр из уральских яблок и отработал технологию.

Когда еще в Екатеринбурге я рассказала об идее переехать в Сербию Ивану Коматине (переехал из Белграда в Россию больше 20 лет назад, возглавлял представительства нескольких международных компаний на Урале, руководил Pine Creek Golf Resort, а затем решил вернуться в Сербию — прим. ред.), он сказал: «Вы сумасшедшие! В Сербию можно ехать только на пенсию». После того, как Миша сам рассказал ему о своих проектах, он поменял свое мнение и сказал: «Я готов рыть ему бассейн руками!». Мы тогда только начинали строить бассейн, и когда он был завершен, Миша придумал открыть гостиницу.

И сейчас у нас несколько зданий: семейный дом 250 кв. м, отель на пять номеров площадью около 400 кв. м, отдельное одноэтажное здание с бассейном и производством — Миша делает очень много продуктов и полностью отвечает за гастрономическую составляющую отеля.

Мы подаем гостям преимущественно локальные продукты — нашего производства или выращенные соседями.

Миша готовит блюда разных стран, у него есть несколько фирменных нетленок грузинской, казахской, узбекской, украинской, итальянской, сербской и других кухонь.

Недавно вместе с соседями купили корову. Они беженцы из Косово, живут в этой деревне 20 лет. Корова стоит у них в хлеву, они за ней ухаживают, а мы 2 раза в неделю забираем молоко. Миша делает творог, кефир, сыр в итальянском стиле «качоковало», сыр в сербском стиле «качкавал». Теперь мы мечтаем построить еще один маленький дом совсем для себя.

Отель мы строили с помощью наших соседей. Миша увидел в их младшем сыне Бояне менеджерские качества и делегировал все обязанности, потому что мы в то время еще жили в России. В строительстве участвовала вся огромная семья соседей. Построить нужно было очень быстро — за полгода. Для Сербии это нереальный срок, там главные слова — это polakо (потихоньку) и ne brini (не беспокойся). Я еще не испытала разочарования от такой, временами анекдотичной, сербской расслабленности, но она там есть. Мне везет: все сербы, с которыми я общаюсь, — профессионалы с хорошим образованием. Это прекрасная и деятельная интеллигенция.

Самое главное — не испытывать неоправданных ожиданий. Очень многие русские, которые к нам приезжают, называют сербов ленивыми. Но Миша не испытывает никакого раздражения на «polako», на то, что серб может пропасть — он принимает это как явление природы. Муж выстроил с общиной Батачины — муниципальным центром, к которому мы территориально относимся, очень хорошие отношения. К примеру, мы участвовали в асфальтировании дороги к местному кладбищу, выровняли и отсыпали парковку возле него.

У нас перед домом был старый заброшенный карьер, мы его облагородили: разровняли бульдозером, привезли 20 самосвалов плодородной земли, засеяли газоном. Там стоит крест — его поставил человек, которому 25 лет назад принадлежал наш участок, после того, как совершил пешее паломничество на Афон с детьми. И Миша заказал в Екатеринбурге на это же каменное основание бронзовую табличку с изображением Баточинской битвы, которая произошла от нас в полутора километрах. Сербия в течение 400 лет была под Османской империей — это тяжелая страница в истории страны, и рядом с нашим домом проходила знаменитая битва, в которой сербы победили турок.

У нас должно было быть торжественное открытие отеля в апреле. Из этой таблички и асфальтированного пути Миша придумал целый праздник. Естественно, ничего не состоялось, и он решил передать запланированные деньги в общину на помощь пенсионерам во время пандемии.

Мне для счастья нужны другие условия, я их себе создаю. Мне необходимо больше социума вне отеля, поэтому я раз в неделю езжу в Белград. Мне нужны разные zanimanje, в том числе танцевальные — я их ищу, меняю, комбинирую. Миша за последние полгода был в Белграде два раза — когда встречал меня в марте и сейчас провожал в аэропорт. А мы с сыном Максимом повернуты — ездим туда каждую неделю. Это довольно далеко и дорого, потому что единственная дорогая вещь в Сербии — это солярка. Но Миша бровью не ведет, потому что понимает: мне это надо.

Я нашла себя в отельной деятельности в формате гостеприимства. По ощущениям, по тому, как ты эмоционально выстраиваешь процесс, это ничуть не отличается от «Бойцовского клуба», мероприятий «Бизнес и Жизнь». Ты — хозяйка и принимаешь гостей. Нужно, чтоб им было удобно, интересно и комфортно. Я никогда не испытывала никакого дискомфорта от того, что я директор и двигаю стулья на мероприятии, чтобы гостям было лучше. И у нас сейчас нет никаких сотрудников — они будут, но сейчас такой период, что мы сознательно все делаем сами.

Инфографика: Дарья Межецкая, DK.RU

Лето для отеля оказалось лучше, чем было бы без пандемии. У нас ожидалось много гостей из Екатеринбурга и они, конечно, не смогли к нам приехать. Но зато пошло много сербов, они раскачали Booking, и теперь у нас есть необходимое количество отзывов. Русские тоже приезжают, но это либо эмигранты из России, либо экспаты, которые находятся в Сербии в длительных командировках, работают в «Газпроме», NIS и других компаниях, имеющих филиалы в Белграде. Когда в Сербии пошел рост по числу заболевших, для нас закрыли Грецию и Болгарию. Мало кто смог поехать на море, и сербы приезжали на выходные к нам. Этим летом внутренний туризм в Сербии был невероятно развит.

Когда у нас был сезон, пару раз мне казалось, что я умру. Это была очень большая физическая нагрузка. Миша непрерывно готовил еду, а я непрерывно убирала (потому что убираю только я) и ездила в магазин. Было тяжело физически и эмоционально. Была ситуация, что мы не заметили одну резервацию на Booking, а свободных мест у нас не оказалось. Но был второй этаж в нашем доме, который выглядит, как апартаменты.

И у нас было 40 минут, чтобы подготовить его к заселению гостей. Мы все это пулей делаем, а один из гостей говорит мне: «Верочка, сделай-ка мне чайку». У нас в каждом номере специально для таких ситуаций есть чайник, набор из пяти чаев, кофе, мед, варенье, но я одной рукой застилаю кровать, а другой делаю чай.

Такие моменты я проживаю нормально, тем более что все наши гости — очень интересные люди. Это и есть гостеприимство — когда ты любишь служить людям. Огромное количество людей к такому не готовы, а мне нравится доставлять людям радость. Я всегда понимала это для себя. И при этом все это очень похоже на «Бойцовский клуб», когда один игрок может в последний момент сказать, что его не будет, и вся турнирная таблица рассыпается. Этот сезон был для нашего отеля первым, и любой опыт я воспринимала с радостью.

В Сербии я каждую секунду сталкиваюсь с тем, что все друг друга знают. Я иду в Крагуеваце к парикмахеру, и оказывается, что он 20 лет жил в нашей деревне в доме напротив. Я знакомлюсь с украинкой из соседней деревни, которая бросилась к нам, когда услышала, что мы с сыном говорим по-русски, и выясняется, что ее муж — иконописец, который расписывал наш дом для прошлых хозяев. У нас на доме вязью в углах написано: «Святой Архистратиг Михаил». Все спрашивают: «Миша, это в честь тебя?». Но, во-первых, мы не религиозные люди, во-вторых, это означает, что это святой той семьи, которая жила там раньше, и это формат освящения дома.

В Сербии нет семьи, которая не была бы религиозной. У каждой семьи есть свой святой покровитель. И самый главный праздник в году — день его памяти, который называется днем Крестной Славы. Почему у нас в доме написано Михаил — потому что семья, которая там жила, славила Святого Михаила. Славу всегда устраивает старший мужчина в семье, и все родственники приходят к нему в дом. Слава обычно длится дня три — нужно принять всех родственников и друзей.

Дети в школе могут спорить: как душа попадает на небо, когда человек умирает — Христос к каждому приходит или кого-то посылает. В тот момент им хотелось понять именно технологию.

Максиму в школе как-то дали задание нарисовать святого своей семьи. Он ответил, что нарисует Макаронного монстра либо Дарвина. Я пыталась ему объяснить, что для сербов Бог — это член семьи, как папа или дедушка — добрый и понятный, он должен быть. Сын понял и успокоился. В его новой школе более светская обстановка, и про религию вообще не говорят.

В Сербии зарплата и статус у учителей выше, чем в России. Разница в зарплате директора школы и преподавателя небольшая, но у них есть машины, они ездят отдыхать. Мне кажется, в России можно быть учительницей, только если у тебя муж зарабатывает, а ты пластаешься, потому что не можешь иначе. А там можно нормально жить. У директора школы, где сначала учился Максим, совершенно легально есть бизнес — свой магазин. Он встает в пять утра, делает дела в своей лавке, а с семи утра до трех дня должен быть в школе. А у школьного наставника — магазинчик через дорогу от школы, куда школьники ходят на большой перемене за молоком и булками. В России такое невозможно представить.

Очень бросается в глаза, что среди сербов очень много гастарбайтеров. С одной стороны, это вроде бы говорит о стране плохо — самые успешные сербы не хотят работать в своей стране и для экономики это нехорошо. Многие работают в Германии, Австрии, Швейцарии, самый большой анклав сербов (больше 100 тыс. человек) — в Чикаго. У нас в Крагуеваце очень много машин с номерами штата Иллинойс. Но сербы все время возвращаются. Поэтому я начала думать, что это не только утекание мозгов, но и культурное обогащение. У всех очень хорошо с языками — многие говорят на английском, немецком, французском. С Россией это никак не сопоставить: люди если уезжают, то не возвращаются. Но страна огромна, поэтому поток уезжающих не так заметен, как в Сербии. В Сербии куда ни плюнь — все в Nemačka (Германии — прим. ред.). При этом сербский патриотизм у тех, кто уехал в «Немочку», только больше. Сын, когда учился в маленькой школе в нашем городе, сказал, что только в Сербии узнал, что такое патриотизм и что такое любить свою родину.

Совершенно новое в ощущении Сербии после России — это политическая самоидентификация страны. «Так, так, кто же нам лучше поможет?» — рассуждала Сербия в начале пандемии. Сербия очень дружит с Китаем. Россия брезгует, а Сербия не в том положении — маленькая. И нам в пандемию Китай очень помог: присылали несколько самолетов — установили лабораторию для тестирования, линию для производства тестов и масок. Экспоцентр на полтора месяца был переоборудован под госпиталь на 2 тыс. человек, там даже лежал сын Вучича (Александр Вучич — президент Сербии — прим. ред.). Я больше всего в жизни боялась туда попасть — там душ без шторок, вместе лежат и мужчины, и женщины. Я не могу представить, чтобы Россия так ждала помощи.

Сербы следят за событиями в России. Как и русские, они делятся на тех, кому нравится Путин и кому не нравится. Кому нравится Вучич, и кто искренне его ненавидит. Вучич пытается усидеть на нескольких стульях, и людям это не нравится.

Ходят рассказы, что у него есть целый отдел, который следит за успешностью бизнеса. И якобы, когда какой-то ресторан начинает очень успешно развиваться, приходят специальные ребята и говорят: «Либо ты нам свой бизнес продаешь за три копейки, либо сотрем тебя с лица земли». Рассказывают убедительно.

В чем для меня непривычная парадигма? В России большинство людей из моего окружения не одобряет власть, и я не одобряю власть. А в Сербии практически все мои друзья (и русские, и сербы) относятся к Вучичу очень негативно, с разной степенью ненависти, а лично у меня пока нет для нее оснований, хотя мои друзья обосновывают свое отношение очень убедительно. Но, конечно, я была очень разочарована, когда на выборах в парламент прошло только три партии, это для Сербии очень плохой показатель.

Первое время я задумывалась о том, чтобы запустить в Белграде «Умную среду» и «Поэтическое кабаре». И мой хороший знакомый — режиссер и писатель — повел меня к известной сербской актрисе, которая руководит отделением русско-сербской дружбы. Но с первых слов этого разговора я поняла, что она не просто путинистка, а еще и сталинистка, которая сходу заявила, что «Крым наш» и по-другому в Сербии вообще говорить нельзя. Я вышла от нее и в первый раз с момента переезда заплакала: зачем я переехала, если я не могу говорить здесь то, что думаю? Но это была единственная подобная ситуация, и в Сербии можно говорить все, что думаешь. Конечно, когда к нам приезжают гости из «Газпрома», мы просто не разговариваем о политике, а когда эмигранты или сербы — разговариваем.

Я чувствую по своим знакомым в России, что тиски сжимаются. Людей начинают задерживать, арестовывать. Это то, чего вообще нет в Сербии. Когда одной моей подруге, которая переехала из России в Белград, говорят: «Россия же такая прекрасная, почему ты не любишь Путина?», она отвечает: «Вы ходите на демонстрации и не боитесь, что вас задержат». В Сербии, как и во всей Европе, демонстрации — способ цивилизованной коммуникации с властью. В России за такой способ задерживают и сажают, а уже потом разбираются: то ли ты просто поднял руку, то ли ты поднял ее на полицейского. И таких ситуаций все больше. Даже многие мои друзья, которые всегда поддерживают Путина, были разочарованы проведением пандемии и внесением поправок в Конституцию.

Эмигрантское настроение у меня лично проявляется так, что я очень скучаю по России и даже готова полюбить Путина и увидеть в нем что-то хорошее. Я всегда жду от власти умного шага и надеюсь на него – и с пандемией, и с Карабахом, и с Навальным, но увы.

В Белграде и Крагуеваце с момента объявления пандемии было полное ощущение военного положения. Это оно и было. Белградцам было очень тяжело — особенно тем, кто живет в квартирах. У одной моей подруги на тот момент была квартира без балкона, и она, конечно, считала, что комендантский час с вечера пятницы до утра понедельника, когда нельзя было выходить из дома — это перебор. Собак можно было выгуливать один час в день с 11 до 12 вечера. В России только москвичи благодаря Собянину могли быть спокойны: он провел карантинные меры и изоляцию по международным стандартам. А все другие регионы, включая Екатеринбург, провели их по русским законам раздолбайства.

Наверное, мы никогда не отобьем затраты, вложенные в отель. Но у нас нет такой цели. Благодаря тому, что у нас нет адских экономических ножниц и остается доход из других источников, мы не испытываем страха и скорби после завершения сезона. Мы приехали в Сербию, чтобы быть счастливыми, и там все для этого есть.