«Нынешнее жилье качество жизни граждан не повышает», — чем отличается стройка в СССР и РФ

25 лет назад, 8 декабря 1991 года, с подписанием Беловежских соглашений распался Советский Союз. С тех пор изменилось многое, но не все. Советская инерция оказалась слишком сильной, чтобы перестать нести россиян по течению. Некоторые советские явления, по-прежнему определяют нашу повседневность. Среди этих явлений — устройство многих российских городов и микрорайонов. Максим Трудолюбов, автор книги «Люди за забором: власть, собственность и частное пространство в России», написал для издания Meduza колонку о том, чем отличается застройка СССР и застройка современной России. Оказалось, что изменение лишь одно, да и то произошло не в лучшую сторону.

Фото: «современный» дом в Иваново, https://ru.wikimedia.org 

 — Моя родина — местность, ограниченная улицами Бутлерова на севере, Введенского на востоке, Островитянова на юге и Волгина на Западе. Странно осознавать сейчас, каким сложным явлением и невероятным достижением были эти микрорайоны, застроенные нелюбимыми коробками. Когда коробок еще не было — и вокруг деревень Беляево, Богородское и Тропарево еще паслись коровы — у Советского Союза уже были большие заводы и исследовательские институты, но их рядовым сотрудникам нечего было надеть и негде было жить.

Массовому строительству жилья, начавшемуся всерьез во второй половине 1950-х годов, предшествовали четыре десятилетия промедлений.

Фасад СССР

Одновременно с приглашением в СССР проектировщиков промышленных зданий, прежде всего бюро Альберта Кана, на счету которого более 500 проектов заводов, включая практически все крупные объекты первой пятилетки, государство выписывает и архитекторов для строительства жилья. Между 1930 и 1932 годами в СССР успели поработать знаменитый швейцарец Ле Корбюзье, автор плана развития Франкфурта-на-Майне Эрнст Май, бывший директор «Баухауза» Ханнес Майер, значительные архитекторы Курт Майер и Бруно Таут. Но если тракторные (они же танковые) и металлургические заводы, текстильные и швейные фабрики росли быстро, то рабочие городки запаздывали из-за хронической нехватки средств, материалов, а также и из-за идеологических споров. Так получилось, например, в Магнитогорске, где спроектированный бригадой Мая городок был построен лишь частично, а дальнейшее строительство перенесли на другой берег, когда комбинат уже работал.

Фото: рабочий поселок под Пермью, https://ru.wikimedia.org

Но в скором времени споры были прекращены. Один из ближайших соратников Сталина, Лазарь Каганович, как только был назначен секретарем московского горкома, разрешил их просто. Москва, как и другие советские города, уже была социалистическим городом, заявил он на июньском пленуме ЦК ВКП (б) 1931 года, потому что большевики еще в 1917 году совершили революцию и экспроприировали буржуазную собственность. То, что российские и немецкие архитекторы считали «социалистическим» — города-сады, стирание различий между городом и деревней, децентрализация, четкое зонирование, — было мгновенно отброшено.

Принятые росчерком пера новые подходы, позже закрепленные в московском Генплане 1935 года, передовому архитектору 20-х годов показались бы архаичными. В речах зазвучали слова «украсить» и «оформить». Радиально-кольцевое устройство было решено не просто сохранить, а подчеркнуть, выпрямляя и расширяя радиальные улицы. Важнейшие магистрали были поделены между лучшими архитекторами, которым было поручено сделать главные улицы города прямыми, широкими и впечатляющими.

Все, что между проспектами — изредка новое, но как правило старое и ветхое, — было оставлено до лучших времен. То немногое, что строилось за фасадами, вполне могло быть типовым, важно было, чтобы фасады были индивидуальными. Москву нужно было превратить в фасад советского проекта.

На смену проектам развития Кельна и Франкфурта 1920-х в качестве главных образцов для Москвы пришли проекты благоустройства Рима и Берлина 1930-х, акцентировавшие связь с историей и внешнее убранство города. Историк архитектуры Жан-Луи Коэн полагает, что главными источниками московского благоустройства 1930-х — 1950-х годов были перестройка центра Парижа бароном Османом в 1850-е — 1860-е годы, венское градостроительство начала ХХ века, движение City Beautiful, влиятельное в американской архитектуре 1890-х — 1900-х. Все эти подходы акцентировали ценность исторических памятников и возвышенную монументальность новых построек. Но если при перестройке Парижа на старую схему города была наложена новая, то в Москве старая схема была канонизирована и обрамлена в торжественную сталинскую раму.

Тьма за фасадом

Предприятия и города между тем росли, но для руководителей ударных строек, головой отвечавших за выполнение плана, жилье всегда было второстепенной задачей. В условиях хронической нехватки ресурсов и материалов они вынуждены были хвататься за временные решения — землянки, щитовые дома, бревенчатые бараки для рабочих, которые в итоге консервировали бытовую неустроенность новых горожан. Проблема нехватки жилья усугублялась и до войны. А за годы войны она превратилась в катастрофу: многое из того, что еще оставалось, было разрушено. Около трети всего жилого фонда страны было уничтожено, 25 миллионов людей остались без крова.

Когда правительство — через 15 лет после войны (!) — наконец всерьез взялось за жилье, дома нужны были вчера. Поскольку от поддержки индивидуального строительства партия отказалась по идеологическим причинам (а как было бы интересно — за пределами третьего кольца все было бы застроено небольшими частными домами), максимально простые сборные дома, объединенные в микрорайоны, были единственным решением. Производства новых жилых метров десятками миллионов в год вряд ли можно было бы добиться как-то иначе.

В  1950-е годы появились жесткие стандарты проектирования, которые определяли оптимальную освещенность квартир и доступность всех необходимых человеку услуг и развлечений. Предметом проектирования стали не дома, не монументальные фасады, не улицы, а среда. У этой новой среды не было одного центра или одной самой высокой иерархической точки. Центром этой среды — по замыслу создателей — был каждый ее обитатель. Именно для него замерялись расстояния до ближайшей школы и спортивной площадки, кинотеатра и парка. С появлением спальных районов советский проект можно было считать по-настоящему закругленным. Государство рабочих и крестьян было наконец завершено строительством — хозяева жизни, точнее их дети и внуки, получили собственные отдельные жилища.

Микрорайонная свобода

Конечно, микрорайоны застроены некрасивыми и заведомо недолговечными домами. Панельное домостроение, созданное пожарными темпами, ведь было временным решением. Настоящая историческая проблема, впрочем, не в этом. Существо дела в том, что решение, когда-то выбранное советским правительством для скорейшего разрешения жилищного кризиса, воспроизводится и сегодня совсем в другой экономической и исторической ситуации.

Фото: один из микрорайонов Свирска (Иркутская область) https://ru.wikimedia.org

Минувшие 25 лет ввели в советскую плановую систему не столько рынок (потому что его регуляторы коррумпированы, а игроки постоянно меняют правила), сколько мотив личного обогащения. Принцип застройки и расселения остается советским, а реализация включает этот самый мотив.

Отсюда и точечная застройка, и штамповка гигантских жилых микрорайонов, никак не учитывающая когда-то существовавшие правила, нормы населенности и транспортной доступности. Размеры вводимой в стране жилой площади, о которой рапортуют чиновники, — цифры, оторванные от реальности. Сегодняшние «миллионы м кв в год» нельзя сравнивать с советскими, потому что эти миллионы нагромождаются вокруг гигантских агломераций, увеличивают нагрузку на дороги и не повышают качество жизни граждан.

Микрорайоны нашего детства проектировали «добрые роботы», теперь это машины совсем другой природы, думающие только в терминах монетизации (часто родственных) связей с начальниками, оптимизации расходов и максимизации продаж. Эти подвергнутые хакерской атаке роботы не создают среду, а уничтожают ее.