Время в XXI веке стало иным. Почему мы больше не боимся конца света и причем тут маркетинг

За свою историю человечество накопило множество правил исчисления и интерпретаций того, что такое время. Эти интерпретации подвижны, ведь они зависят от многих вещей, меняясь от века к веку. Чем отличается наше восприятие времени от восприятия времени человека средних веков или эпохи Просвещения? К чему привела демократизация времени и общедоступность наблюдения за ним? И почему идея конца света больше не волнует человечество так, как тысячу лет назад? MONOКЛЕР перевел статью обозревателя Aeon Кертика Сасидхарана, который пытается ответить на эти вопросы. DK.RU выбрал главное.

В XVI веке люди жили со страхом перед неизбежным концом света. Прямой причиной беспокойства стал подъем Османской империи, антихрист, в более теологическом смысле, вызывал повсеместную тревогу. В начале XIX века время для европейцев уже не предвещало неизбежного конца света. Скорее оно начало путь в тысячу ли от «абсолютного, истинного и математического времени» Исаака Ньютона к современным цезиевым часам.

«Время» стало линейным, и после Французской революции 1789 года будущее зазвучало обещанием утопии. Чтобы ускорить развитие событий, послереволюционная Франция серьезно заявила, что 1792 станет первым годом по новому календарю. Месяцы были разделены на три «декады», продолжительностью по десять дней, а дни поделили на 10 часов и каждый час на сто десятичных минут и так далее. Затем в 1929 году СССР при Сталине отменил семидневную неделю и заменил ее пятидневной, а дни назвали желтым, розовым, красным, фиолетовым и зеленым. А в 2002 году Президент Туркменистана заявил, что январь отныне будет называться «Туркменбаши», так же как его официальное звание «Главы туркмен». Часы и календари постоянно становятся заложниками идеологических потребностей государства.

Что еще важнее, отмечает немецкий историк Юрген Остерхаммель в своей книге «Трансформация мира. Глобальная история девятнадцатого столетия» (2009), демократизация времени — благодаря часам на городских площадях и позже благодаря доступности наручных часов — изменила то, как в XIX веке североатлантические регионы понимали свою связь с этим распространением однородного времени. Но это также создавало проблемы. Так в Германии, где существовали пять стандартов времени, понадобилась смелая кампания прусского фельдмаршала Хельмута фон Мольтке Старшего, чтобы убедить парламент установить единое время с отсчетом от Гринвичского меридиана.

За пределами Европы значительная часть мира придерживалась различных правил и интерпретаций того, что означало время. В Индии разнообразные индуистские альманахи предлагали чрезвычайно сложное деление времени, одно внутри другого — от микросекунд, которые использовали для ритуалов, до больших космологических эпох для описания Вселенной и самого пространства. Для индейцев племени Лакота в Америке время включало в себя часы, которые отвечали движению Луны; октябрь для них был «Месяцем опадающих листьев». В Бурунди те темные, непроглядные ночи, когда лица уже нельзя распознать, называли «Кто ты?» ночи. В исламском мире первую молитву дня надо было читать, когда «белую нить (свет) рассвета можно отличить от черной нити (темноты ночи)».

В Раджастане до сих пор существует «час коровьей пыли». Это выражение используют для описания меланхолии вечеров, когда коровы, в конце дня, возвращаются с пастбищ, поднимая клубы пыли.

У традиционных японцев год делился на 72 микросезона под названием «ко», каждый из которых длился пять дней (например, дни с 16 по 20 марта – это когда «гусеницы становятся бабочками»). Эти градации времени достаточно длинные, чтобы их запомнить, но достаточно короткие, чтобы напоминать нам о том, как мимолетно настоящее.

С середины XX века стандартизация времени стала важной составляющей постколониального построения нации. Например, Северная Корея в последнее десятилетие неоднократно переводила стрелки часов на полчаса, чтобы отразить примирение или напряжение в отношениях с южными сородичами. Индия, которая простирается с запада на восток почти на 3000 километров, упорно отказывается устанавливать более одного часового пояса. В недавнем исследовании «Плохой сон. Время захода солнца и производство человеческого капитала» (2018) экономист Мавлик Джаньяни утверждал, что задержка среднего времени захода солнца на один час сокращает образование детей на 0,8 года из-за недостатка сна и раннего начала уроков. Он подсчитал, что благодаря переходу от одного к двум часовым поясам прирост человеческого капитала может составить примерно 4,2 миллиарда долларов США.

Постоянный пристальный взгляд алгоритмов, которыми управляет государство, корпорации и технологии, документирующие все наши действия, кажется, делает ставку на концепцию вечного возвращения — при условии достаточного времени для наблюдения, их алгоритмы обучения полностью поймут нас. Время становится огнем, в котором закаляется сталь наблюдения. Среди всех этих мощных сил, борющихся за возможность управлять и влиять на нас, мы живем своей жизнью так, будто мы бессмертны. Эпизодические поиски свободы, которые мы начинаем, чтобы найти неуловимую самость, остаются нашим единственным способом засвидетельствовать свое присутствие на этой земле. Все остальное, как мы знаем где-то глубоко внутри, в конечном счете подвластно времени.